Само это закавыченное (амулет) слово наводит на образ вавилонской стройки. С валяющимися там и сям грудами текстов: бочкообразными гнилыми свитками, размазанными дождем тетрадями, чавкающими грязцой рукописями, столбами кривых стихов с выкрученными лампочками, известью слов, и серыми глыбами книг, книг, книг...
Многословие рождает печаль. Что чужое, что собственное.
Крепко сбитый недаровитый автор способен в мгновенье ока пробить валуном голову читателя. Не менее опасен критик, хвалящий одноглазых проходимцев.
Что же творит кошмарный текст с мозгом читателя? И почему, наоборот, от гибкой, умной фразы хочется жить? То же и с прочими искусствами. Со всеми жанрами, родами, видами.
Молчит наука. То же и с наукой. И с беседой. С разлукой, встречей. И даже с проходящими собаками. То же и с небом.
