***
"Записать! Записать!" - кричал он себе, бегая в поисках блокнота, наконец, отыскал, лихорадочно занес перо, и, поморщившись, словно припоминая что-то, написал: "Записать!" Блаженная улыбка снизошла на него и, падая то ли в кресло, то ли в забытье, он прошептал: "Записал..."
***
Бог вам читатель.
***
Бег мыслей, которые благодаря скорости как раз и притворяются мыслями, да и самим, собственно, бегом мыслей. В лучшем случае протащится среди них на кляче никчемная мысль о беге мыслей, подобная высказанной, и даже идентичная. Мы часто оцениваем что-то высоко просто по причине мельтешения. Так, в текучей сумеречной литературе есть немало выдающихся достижений, о которых не вспомнят наутро.
***
В воздухе потянуло надушенной гегельщиной. Вскоре пахнуло и стареющим, малоопрятным Марксом.
***
Питаться ницшенятиной.
Подразумевая, как в басне, мысль, которая нам кажется слоном, меж тем как ее уносят мотыльки ассоциаций (которых, к слову, так не хватает дуракам). Мысль легковесная легче поднимается в воздух и вообще невероятно летуча. Но не будем опускаться до небесных хлябей и выдавать облака за материки. Речь шла о мысли, недостойной записывания, зато ставшей метким названием. Оно ждет своего произведения, дабы выстрелить по нему, как по мишени.
***
Из разговора двух Эккерманов
Кусочек для посвященных в эту тончайшую форму невежества. Трудное место. Предыдущая запись родилась в платоническом диалоге с ничего не пишущим Сократом по имени valbe.
- Мотыльки? - воскликнул я, имея в виду нас, отвлекающихся на мельчайшие дуновения слов. За что и отдувается тема нашей беседы: тема связности речи. И связности опыта. Никогда не знаешь, чего ждать от старого одутловатого слова. Оно может вдруг дунуть, прочищая цигарку, и мимолетное это поветрие срывает тебя, как листок, унося в свободное плавание внутри течения, навеянного курящим словом. Мэйнстрим внутри тоненькой струйки, сохнущей на глазах. Бедняжка так хотела выйти за океан!
Итак, улетая с дыханием либо чиханием слова, ты приравниваешься к мотыльку. Ведь у каждого своя битва с одиночеством. Множество мыслей заменяет мыслящему праздничную толпу единомышленников.
Но мой товарищ не ведал всей этой истории, и потому ответил с простотой Эккермана. Он понял, что задавший ему вопрос "Гете" (непростительный прокол) - не кто иной, как второй Эккерман. Вопросы задают нищие духом. И ответил как эккерман эккерману:
- Что мотыльки? Каким ветром?
Я не стал уточнять, унесенный ветром.
***
Такой уж, хроменькой, родилась идея. Вины ее в этом нет.
***
Слова двоятся и развествляются (на вести, благую весть о себе - евангелие от опечатки). Разветвляются и цветут. Слова давятся.
***
Отряд благородно сделал вид, что не заметил потери бойца.
***
То, что меня не убивает, меня добивает.
***
Постоянно слышать неслыханное дотоле, видеть неведомое ранее, каждый твой вдох - первый, как рождение, и каждый твой выдох - последний, как смерть, - вот корзинка иллюзий, делающая человека счастливым.
***
Счастливый человек проживает больше жизней в единицу времени. Чем-то смахивает это счастье на уже известный нам бег мыслей. Иногда - иноходцев. Счастье калейдоскопично.
***
Смахивание пепла, которым станешь.
Плевки в бездну, в которую ухнешь.
***
Последнее, даже рядовое слово предложения - облачено в призрачный мундир командира, повелевающего армией. Потому можно довериться слову, которое напишешь через секунду: оно поведет войска.
***
Неверящий в рождение тайны из слов, - мертвопишущий.
***
Опечатки - в печать! Ведь они символизируют самое человеческое из свойств.
***
Слово в кавычках - как проклятое. Хуже быть только словом опущенным.
***
Дурная привычка обильно ставить кавычки. К ним слова привыкают мгновенно, подобно тому, как интеллигент, на которого натянули шкуру, привыкает к собственной дикости.
***
Смертоотсутствие, вот чему нужно учиться, чтобы жить как все.
***
Способность стереть свою строчку не всякому дана, но ничего и не стоит.
Способность стеречь свои строчки - дается свыше, причем почти всем.
***
Страх быть непонятым и ужас быть раскушенным. Между сциллой и харибдой прорывается рискованный текст.
***
Научился работать под травой, подумал писатель-кузнечик.