Я вижу почерневшее, жуткое тело. Жуть состоит не в цвете, но в форме, уже не вполне человеческой, а скорее змеиной. Тело, еще вчера принадлежащее обычному мужчине, поджарому официанту из "Кукарачи", вытянуто болезнью чуть ли не на пять метров. На еще человеческой коже в некоторых местах проступает похожий на татуировку тигровый узор. Перед смертью бедняга ползал в зарослях. Наверняка наткнулся на собственное отражение в воде: питон с получеловеческим лицом. И, видимо, до последнего момента сохранил внятную речь и даже дар убеждения, ибо уговорил какую-то добрую душу убить змею камнем. В зарослях! – вдруг доходит до моего сознания. Это значит, что языки эпидемии подбираются к нашему порогу. А говорит она на всех языках.
Я с трудом засыпаю, мне снятся заросли, языки, и что я и есть тот питон: полмозга еще мои, а половина змеиная, и я, схватившись за онемевшую голову, никак не могу проснуться, но вскоре, к счастью, разбужен воющим ветром. Проходя мимо, он дунул в окно. Оно распахнулось, упавший кувшин с треском испустил дух и разлился лужицей. Гул удаляется. Ветер гуляет в зарослях. Там он глумливо ноет над жертвой. Стихии – редкие мастера имитации чувств. За окном, вспоминаю я, реальность почище сна. Лежать и ждать нового кошмара, чтобы забыться от страха?
Рано или поздно любой человек должен решить: отдаться на волю ветрам или схватиться с судьбой. Я обхожу коридоры и тихо стучу в двери. Я собираю нашу группу в гостиной с видом на проклятые заросли, где, кажется, кто-то стоит, похожий на человека в противогазе. Хочется верить, что это противогаз. Впервые я беру на себя роль лидера. Выказывая неожиданную послушность, люди рассаживаются на стульях, будто пришли на лекцию в киноклуб. Потребность в вожде присуща всем, кроме тех, кто берет на себя это бремя. В числе прочих шумно устраивается то ли цыганская, то ли румынская семья: немного чумазый отец, полная, с жирными серьгами, мать, и девочка у нее на руках. Смесь ужаса и уважения светится в ее живейших глазах.
