Федор Варфоломеевич ввалился ко мне в квартиру и, представившись, упал в кресло. Тут же, кажется, заснув, он вдруг с закрытыми глазами потребовал чаю, и я почувствовал себя неловко. Не из-за чая, а в силу трагического непонимания. Плюс ко всему он окал. «Вы проявили интерес ко мне как читатель, и я как писатель был обязан пойти. Это наш первейший литературный долг!».
Уже который час мы сидели друг против друга, я наливал ему из самовара уже в которую чашку, и на пузатом никелированном брюшке созерцал искаженное от обиды, тоски и наслаждения вишневым вареньем бородатое лицо писателя. «Вы хоть осознаете, сколько верст я отмахал по вашей милости? - спрашивал он, - и о какой такой, позвольте спросить, маленькой ссылке вы толкуете? А известно ли вам, что я, между прочим, бывал в большой ссылке?» - и он начинал свой очередной бесконечный рассказ. Меня ужасно клонило в сон, я в сотый раз пытался объяснить, что г-н Степной-Кобылицын мне не нужен весь, что я искал еле заметную ссылку на профессора (ну да, конечно!) Шварцшильда, и хотя к творчеству Федора Варфоломеевича, несмотря на незнакомость, я отношусь с огромным почтением, самого по себе автора «Красной жути» я никак не имел в виду. «Вы говорите об моем творчестве, заметьте, в то самое время, как я совершенно живой сижу перед вами и чай пью, - справедливо возражал он, - и кабы вы не кликнули мое имя, разве бы я пустился во все тяжкие? Разве бы отправился в такой самоубийственный путь? Неужели же за ради чашки чаю я бы отважился бросить свою вдову, хозяйство, неустанный труд и вместо всего этого блуждать среди волков и медведей, плыть среди хищных рыб и быть ограбленным? Вы понимаете ли, что ведь и у меня есть своя, бессценная для меня, а для вас ничтожная жизнь, из которой вы меня грубыми клещами, словно младенца, выцепили? Как вам не совестно тащить через топи, леса и бурные реки не самого небезызвестного писателя, автора трилогий, и, мало того, смотреть ему потом в глаза и тотчас выдумывать какого-то несуществующего немца?». Искренне оскорбленный, он бросил шапку на паркет. И закурил цигарку.
Одним словом, пришлось мне купить чуть ли не всю котомку: полную «Красную жуть» в пяти трилогиях. Федор Варфоломеевич требовал, чтобы я приобрел и "Родной родник", поздний приквел. Насилу попрощались. Остается добавить, что я перерыл каждый талмуд 15-томной трилогии, но ссылки на Шварцшильда так и не нашел. «Неужто приснилась?» - подумал я, как подумали бы на моем месте миллионы, но тут меня посетила менее тривиальная мысль.
Я написал слово «Шварцшильд» на кусочке салфетки и, поколебавшись, ткнул в нее пальцем. Через минуту раздался стук в дверь. «Профессор?» - спросил я, открывая... Но на меня повеял табачным облаком все тот же Федор Варфоломеевич. Еще от него пахло водкой, и где только успел. «Я так и полагал, - радостно залопотал Степной-Кобылицын, - что вы захотите и «Родной родник». Без «Родного родника» невозможно понять «Красную жуть».
