– Хотел бы узнать, как оно все работает, – робко сказал я. – И зачем. Не могли бы вы показать и объяснить...
– Вы не поймете, – оборвал он.
– Почему бы не попытаться? – спросил я.
– Почему бы вам не попытаться что-то показать и объяснить бактерии?
– Но раз уж вы здесь, что нам терять? – спросил я.
– Вы потеряете рассудок от ужаса, а я потеряю время.
– Вы его уже потеряли, да и мне терять нечего.
Вздохнув, он показал мне какие-то необозримые просторы. Вначале вид на бесконечный океан с безумной выси, затем вид на этот вид из глубин вселенной, обнаживший затхлую провинциальность первого вида, затем вид на второй вид из непостижимых далей, и так несколько тысяч витков, обнажая чудовищные пучины мироздания, неисчислимость путей его познания, и в то же время микроскопичность мирка, в котором ючусь, полагая его огромным. Мирка, граничащего с ничтожностью. Видение сопровождалось пением бездн. От этого жуткого пения голова закружилась, и я отшатнулся. Но все же не закрыл глаза: другого языка у них для нас нет.
– В сущности, я это знал, – сказал я, – я знал и как бы узнал...
– Ничего вы не знали и не узнаете никогда.
Мне показалось, он повернулся ко мне крылатой спиной, хотя никакой спины у него не было. И уже начал сливаться с темнотой. "Сейчас упорхнет, – мелькнула паническая мысль, – и я не успею извлечь ни малейшей пользы."
– Не могли бы вы дать совет, – сказал я, – как мне...
– Я не даю советов.
– Тогда в чем цель нашей встречи?
– Это я хотел спросить у вас.
– Но ведь вы явились, как бы сказать, в ответ на мой зов? – спросил я.
– Мы являемся на зов с целью услышать, а не рассказать.
